Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и - Страница 65

Положение не улучшалось тем, что у торийских лидеров не было сколько-нибудь продуманной, стройной программы. Крайнее крыло партии – «сельские джентльмены» – члены палаты общин, объединившиеся в группировке «Октябрьского клуба», мечтали втихомолку о реставрации Стюартов, о передаче трона «претенденту», отлично понимая, что при ганноверской династии, тесно связанной с денежной аристократией, с Ост-Индской компанией и Английским банком, они останутся все в том же положении обиженных и обделенных. Но об этих мечтах за кружкой крепкого октябрьского пива нельзя было и заикнуться вслух – такие мечты встретили бы отчаянное сопротивление самых широких народных масс. И каково бы ни было подлинное отношение Харли и Сент-Джона к идее реставрации Стюартов, они понимали, что заговорить об этом открыто – значило бы погубить себя.

Но и лозунг «защита церкви», под которым прошли последние выборы в палату общин, годился лишь для элементарной демагогии. На права англиканской церкви как института виги отнюдь не покушались, об улучшении же положения низовых органов церкви – сельских священников – торийское правительство, никогда и не думало. Отражая, далее, недовольство помещичьих и мелкобуржуазных городских кругов против все растущего засилия финансовой аристократии, новое правительство, в лице, по крайней мере, Роберта Харли, не решалось повести серьезную борьбу против людей из Сити.

Новое правительство тем самым могло выдвигать лишь программу «от противного» – и во главу угла стал вопрос о ликвидации войны.

А для ликвидации войны необходимо было дискредитировать партию вигов, и главным образом внешнюю политику этой партии.

Широкая антивигская агитация и пропаганда, как осуществить ее – с этой важной проблемой столкнулись новые министры с первых же дней.

Печать – и в форме повременных изданий – еженедельных и ежедневных газет, и в форме памфлетов на злобу дня, бесцензурная, по существу общедоступная по цене своей, не обремененная ни авторским гонораром, ни специальными налогами, – в эти годы уже была важнейшим рычагом воздействия на общественное мнение.

Но и тут положение было не блестящим. Большинство лучших литераторов Англии было связано лично или политически с партией вигов.

Два виднейших журналиста эпохи, Аддисон и Стил, были активными политиками вигов. Правда, столь популярные их журналы «Тэтлер» и «Спектэйтор» отстранились от обсуждения политических проблем после того, как Харли и Сент-Джон возглавили правительство, но рассчитывать на них как на проводников правительственной линии, конечно, нельзя было.

Не приходится поэтому удивляться, что оба министра с большим интересом узнали о прибытии в Лондон Свифта: должны были знать эти опытные политики, что у Свифта произошла какие-то недоразумения с руководящими вигами.

Прибыл он в столицу скромным ходатаем все по тому же, злосчастному делу о снятии налогов с ирландского духовенства, и на этот раз он был не более как агентом по связи, привезя с собой письмо от ирландских епископов к двум лондонским епископам, которые и должны были добиваться у новой власти этой льготы. Адресатов Свифт в Лондоне не застал – письмо не удалось передать. Но нечто интересное для себя в Лондоне Свифт увидел. Увидел – и удивился. Удивился – и задумался.

Было что видеть – чему удивляться – о чем задумываться.

Было видно подчеркнутое внимание руководящих вигов к Свифту. Могло удивить их настойчивое стремление подружиться со Свифтом. И стоило задуматься над тем, как принимать эти авансы.

«Все виги отчаянно старались увидеть меня, пытались уцепиться за меня, как утопающий за соломинку; все большие люди приставали ко мне с неуклюжими извинениями. Забавно видеть, как они жалостно извиняются в своем прежнем плохом обращении со мной».

Так писал Свифт в некоем «автобиографическом документе», тут же, по свежим следам событий.

Так оно и было. Сомерс, Галифакс (Монтегью), даже Томас Уортон, тот самый Уортон, действительно попытались схватиться за Свифта, но не как за соломинку: они-то знали цену перу Свифта: приобрести это перо для борьбы против торийского правительства – значило не соломинкой, а топором вооружиться.

И разве этот топор не их? Поддержка конституции 1689 года, неприемлемость реставрации Стюартов, защита прав народа против королевского абсолютизма – эти принципы отстаивал Свифт в своих памфлетах, но ведь это же принципы вигов!

Рассуждение казалось безупречным, но одной досадной детали не учли виги. Для Свифта не существовало политики вне людей, вне повседневной практики этих людей. Отделять принципы от людей он не умел и не хотел; и в области жизни и в области мысли был он не доктринером, не теоретиком, но психологом, неистовым и непримиримым психологом-обличителем. И против практики вигов, против них как людей, граждан, а следовательно, политиков обрушивал он свой яростный гнев – и раньше и теперь.

Почему же именно против них?

Потому, что они уже были у власти и показали воочию, какой практикой оборачиваются их теоретические принципы: практикой коррупции, обмана, интриг, узколобого сектантства, оппортунистической беспринципности.

Великий мистификатор, любил Свифт разум обряжать в одежды безумия, но, великий разоблачитель, хотел он с корысти срывать одежды благородства… Виги были для него психологически скомпрометированы.

Был и еще момент, немаловажный.

Война! Еще в «Сказке бочки» гуманистический антимилитаризм Свифта побудил его поставить вопрос: в чьих же интересах ведутся войны? В памфлетах своих все время возвращался он к этой теме и показал в «Раздорах», как ведут войны к порабощению народов. Мог ли он не видеть сейчас бессмыслицу затянувшейся войны; мог ли не заметить, с какой цинической откровенностью стоят за ее продолжение те, кто на ней наживается, – «денежные люди» из Сити; они-то и составляют опору партии вигов, их-то и ненавидел Свифт всю жизнь.