Град аргументов, иронических, презрительных, уничтожающих. Вуд говорит о недостатке разменной монеты в Ирландии, но по мнению «Суконщика»:
«Если бы мы пользовались правом чеканки собственной монеты, как это было раньше, – а почему мы теперь не имеем этого, удивляет всех, в том числе и меня, – мы отчеканили бы разменной монеты на десять тысяч фунтов, и этой суммы, вместе с наличным запасом, который у нас был, вполне хватило бы; но Вуд с помощью своих эмиссаров, врагов божьих и нашей страны, постарался скупить, насколько он сумел, нашу разменную монету, и так возникла нынешняя нужда. Но исправить ее рецептами Вуда – это равносильно тому, как отрубить руку, чтоб залечить царапину на пальце!»
Вуд напоминает, что был произведен анализ образцов его монеты в Лондонском монетном дворе, под наблюдением самого Исаака Ньютона, и монета была признана полноценной. «Суконщик» не спорит с непоколебимым авторитетом великого ученого, но – «Я слышал о человеке, который, желая продать свой дом, носил с собой в кармане кирпич от дома и показывал его покупателям как образец; как раз так и обстоит дело с анализом Вуда».
Затем Вуд, пытаясь парировать опасения об утечке золота и серебра из страны, указывает, что можно было бы ограничить прием новой монеты при каждом платеже несколькими пенсами. Это было отступлением, и неумным к тому же, – Вуд просто испугался. Но когда Вуд отступает, «Суконщик» наступает:
«Так этот ничтожный, наглый торговец металлом… осмеливается предписывать целой нации, – чего не пытался делать ни один английский король, – сколько его медной дряни обязаны мы брать… но его патент вообще никого не может обязывать, на это не имеет законного права и сам король; этот же Вуд берет на себя всю законодательную власть и претендует на полное господство над имуществом всего народа. Великий боже! С кем советуется это ничтожество, кто ему помогает, его поддерживает, ободряет, кто его пайщики? Вуд хочет принудить меня принимать пять с половиной пенсов меди в каждый следуемый мне платеж! А я заявляю, что застрелю, как разбойников и взломщиков, тех, кто захочет заставить меня принять хоть один вудовский грош в платеже в сто фунтов. Нет бесчестия подчиниться льву, но какой человек согласится быть пожранным заживо крысой…
Представьте себе, что сумасшедший приходит в мою лавку, с руками, полными грязи, поднятой в канаве, и требует десять ярдов материи в обмен на нее; я пожалею его, посмеюсь над ним, а если потребует этого его поведение – вышвырну его за дверь. Разве Вуд, предлагая мне свою дрянь в обмен на мое золото и товары, заслуживает лучшего обхождения?»
Бешеные, захватывающие своей страстью слова… Читая их, сжимали люди кулаки, к горлу подкатывала ненависть к «крысе», хотевшей живьем пожрать всю страну.
И еще больше, чем после первого «Письма», рядовой читатель был уверен, что вся страна находится под какой-то страшной угрозой, безотносительно к тому, будет ли циркулировать в стране сто восемь тысяч, или сорок тысяч, или десяток пенсов в вудовской монете.
Накалив страсти до предела, «Суконщик» предлагает составить декларацию об отказе принимать вудовскую монету и собрать под ней подписи всех жителей Ирландии.
Конечно, Свифт понимает, что технически невыполнимо его предложение. Но не в том дело!
Призывом к действию, объединяющему всю Ирландию, Свифт продолжает – и на более высокой ноте – начатую кампанию за создание единства в борьбе.
Единство всей Ирландии – таково существо проблемы.
И с тонким политическим расчетом обращается Свифт в третьем «Письме Суконщика», опубликованном 24 августа, специально к «дворянству и помещикам Ирландии».
«Написав уже два письма, адресованных к людям моего положения, и будучи вынужден обратиться с третьим письмом, я считаю, что должен адресовать его к титулованным и почетным лицам».
Тут можно мимоходом дать выход своей мистификационной иронии. Как раз эти «титулованные и почетные лица» раньше других узнали – по одному положению своему, – кто скрывается за подписью «Суконщика». И очень забавно именно им адресовать такие, к примеру, строки об отчете правительственной комиссии:
«Как сумею я, ничтожный, невежественный лавочник, не искушенный в государственных делах, ответить на такие резонные соображения? Но я попытаюсь это сделать, вооружившись элементарным здравым смыслом, лишенным хитрости, искусства и красноречия».
С едкой улыбкой вооружается декан св. Патрика, составляя это письмо, тонкой юридической логикой, опытом политика, красноречием трибуна.
Это письмо – обстоятельная диссертация, доказывающая, что Ирландия – даже в рамках тогдашнего государственного права – такая же свободная страна, как Англия, отнюдь ей не подчиненная и объединенная с нею лишь частичной унией в виде королевской власти. Если так понимает дело «ничтожный, невежественный лавочник», то тем более оно должно быть ясно «почетным и титулованным лицам».
Политико-юридическая аргументация «Письма» суммируется в нескольких положениях, звучащих как боевые лозунги.
«Разве не родился народ Ирландии таким же свободным, как английский народ? Разве отказался он от своей свободы? Разве парламент его не является таким же представителем народа, как и английский? Разве ирландцы не такие же подданные короля, как и англичане? Разве не то же солнце светит им и не тот же бог их покровитель и защитник? И если я свободный человек в Англии, то становлюсь ли я рабом после шестичасового переезда через пролив?»
«Если свободный народ имеет право претендовать на справедливость, то мы имеем на это по меньшей мере равное право с правом наших английских братьев… и никак не заслужила эта страна быть принесенной в жертву бесчестной жадности одного прожектера».